Парадоксы Младшего Патриарха - Страница 55

Лиах, бедолага – ну еще бы! Гнать своего врага, гнать беспощадно, загнать и почти уже настичь – а напоследок увидеть, что чужая рука схватила вожделенную добычу, отняла, и теперь ты никогда, никогда…

Губы Лиаха чуть дрогнули, но лицо его не стало от этого более живым. Лица живых отмечены печатью хоть каких-то чувств – а с его лица даже страдание схлынуло. Беззвучно всхлипнула листва – и из нее возник нож. Метательный нож. Отличный клинок. Моя рука и посейчас помнит его рукоять. Чудесный нож. Восхитительно тяжелый. С прекрасным острием великолепной заточки… и на нем пляшет и дробится, рассыпаясь брызгами, самая чудесная в мире радуга.

Лиах, да будет благословенно имя твое, и рука твоя, и ненасытная твоя жажда мести… во веки веков, пока мир существует!

Вот она, другая смерть! Да, моя кровь прольется на этом алтаре – но не от кривого ножа треклятого жреца… и Оршан ее не получит!

Хорошо еще, что я не мог орать – иначе непременно заорал бы на радостях – и тем самым выдал бы Лиаха. По счастью, орать я не мог, нечем мне было орать. Я мог только мысленно улыбнуться сквозь боль, застилавшую рассудок. И распахнуть глаза пошире, чтобы видеть, как летит ко мне последняя в моей жизни радуга.

Я ошибся.

Радуга не коснулась меня. Она мчалась не ко мне. Радуга расплескалась кровью по горлу жреца с кривым ножом. А потом – быстро, очень быстро – прежде, чем хоть кто-нибудь успел шевельнуться… Лиах, враг мой – да станут моими твои муки в той и в этой жизни! Потом воздух рассекли еще четыре ножа. И не только воздух. Лиах нацелил броски с невероятной быстротой и хладнокровием – и так точно, словно не метал ножи, а на полочку их укладывал. Всего четыре клинка – и я был свободен.

Нет, я не вскочил с алтаря – есть же предел у человеческих возможностей. Я скатился с него, как… ладно, не будем уточнять. Главное, что толпа все еще не вышла из оцепенения. Что воздух снова всхлипнул под ножом – а глухой вскрик возвестил, что лезвие и на этот раз нашло плоть… и на этот раз… сколько у Лиаха ножей?

А сколько бы ни было – все равно на всех не хватит.

Я не побегу. Не смогу бежать. Даже вскочить не смогу.

Сможешь, хладнокровно заявил какой-то мерзавец внутри меня. Сможешь. И побежишь. Потому что ножей у Лиаха на всех не хватит, а никакое остолбенение долго не длится. Побежишь. Иначе тебя схватят. И Лиаха схватят. И все, что он сделал, этот ополоумевший герой, будет напрасно. И не только твоя кровь, но и его…

И вот тогда я все-таки вскочил. И побежал. Не знаю, как я это сделал. И знать не хочу. И не захочу никогда. Но честное слово, я все-таки побежал.

Тем более не понимаю, как я все-таки взобрался по склону оврага. Не понимаю, как кисель может и вообще куда-то взобраться? А я и был в тот миг самым что ни на есть киселем. Каждая жилочка моя дрожала и болела, болела и дрожала. Главное, я не только не понимаю, как я это сделал, а еще и напрочь не помню. Когда тело делает то, чего не может, память отказывается хранить какие бы то ни было подробности. Наверное, она права. С меня и того уже довольно, что я помню себя под деревом – жалкого, дрожащего от боли и усталости, насквозь мокрого от пота, хоть выжимай. В глазах туман, в голове пустота… что делать, как, зачем – убейте, не отвечу. Тело, просто тело без малейших проблесков разума.

– Драться можешь? – крикнул мне Лиах из ветвей.

Вот это меня отрезвило разом.

– Драться – нет, – сипло каркнул я в ответ, и сам подивился звуку собственного голоса. – Убивать – да.

Именно так. Драться в таком состоянии я неспособен. И вообще никто неспособен. А вот убивать этих… это… эту мразь я способен в любом состоянии. Даже и мертвым.

– Тогда держи, – донеслось сверху, и обнаженный меч стремительно прянул к земле, словно серебристая змея прыгнула на жертву.

Боги – а меч, меч-то у него откуда? Не иначе, стражу разоружил… точно, вот и тела валяются. Один, два… четверо. Ай да Лиах! Тогда и ножей у него… все равно на всех не хватит. Тем более, что один нож понадобится мне.

Меч вонзился в утоптанную землю до половины, и я не стал его выдергивать из земли. Не нагнулся даже.

– Нож дай, – просипел я. – Меча мне не поднять.

Наверняка ножи в руках у Лиаха так и плясали – до сих пор мне жаль, что за густой листвой не видать: то-то, должно быть, зрелище! Почти ведь одновременно – с обеих рук кидал, не иначе – два ножа уложили замертво двоих приверженцев Оршана, заставив толпу вновь шатнуться назад, а третий нож прилетел ко мне, да так точно, что я перехватил его в воздухе с легкостью. Оно и хорошо: навряд ли я смог бы сейчас нагнуться… то есть смочь-то смог бы, а вот разогнуться потом… Умница Лиах – нож не просто лег мне в ладонь, но как бы и подтолкнул слегка. Я из последних сил держался за его рукоять – потому только, пожалуй, и не упал, когда ссыпался вниз по склону, навстречу толпе.

Их было что-то около пятидесяти… значит, десятка три Лиах положит, а потом у него кончатся ножи… ну, и остальные придутся на мою долю. Добро пожаловать!

Шатало меня все-таки зверски, голова кружилась, руки спервоначалу тряслись. Боец, мастер, Младщий Патриарх? Как бы не так. Я был невероятно неловок – настолько, что нож в моей руке сломался после третьего удара. Я разжал пальцы и тупо уставился на упавшую наземь рукоять с обломком лезвия. Будь моими противниками воины – да хоть бы и обычные люди, а не привыкшие к полной беззащитности своих жертв палачи – тут бы мне и конец пришел. Но напугал я их все-таки здорово, и они медлили, опасаясь броситься на меня даже и безоружного, даже и скопом… а потом в ладонь мою легла еще одна рукоять. Это Лиах, увидев мою беду, выручил меня умелым броском. Придурок дурацкий – а если бы он промахнулся?!